Русское искусство

«...Тут уже без Пушкина нельзя»

  В основу фильма бразильского кинорежиссёра Фернанду Мейреллиша «Два Папы» легли реальные события передачи папской власти от Бенедикта XVI (Йозеф Ратцингер, отрёкся от престола в 2013) нынешнему Папе Римскому Франциску (Хорхе Марио Бергольо). Во время беседы с Бенедиктом XVI будущий Папа, аргентинский кардинал-реформатор Бергольо, говорит: «Что такое “самоубийство по-аргентински”? Взобраться на вершину собственного эго, а потом сброситься с этой скалы».
  Конечно, все диалоги между прежним и нынешним Папами принадлежат сценаристу фильма Энтони МакКартену, справедливо получившему «Оскар» в 2020 году за адаптивный сценарий, где очень корректно соблюдён баланс фактологии и драматургии. Тем не менее, исходя из происшедших в реальности событий, вся «придуманная» МакКартеном часть видится очень органичной. В процессе диалогов с кардиналом Бергольо у Бенедикта XVI рассеивались сомнения относительно новой кандидатуры на престол. Сказать такое мог человек, сумевший совершить «самоубийство», где любовь к людям стала образом жизни, где граница между «я» и «не я» перестала существовать. Собственно, всё учение Иисуса Христа воплощено в этой фразе и христианин, идущий Его путём, должен видеть перед собой эту цель. К сожалению, далеко не каждый способен на такую жертву: взобравшись на вершину эго, человек все усилия прилагает к тому, чтобы удержаться на ней. Бенедикт XVI понимает это, он находит в Бергольо человека, который будет использовать власть на благо всего христианского мира.
  Эта фраза из фильма является ключевой для понимания всего пути К.С. Петрова-Водкина, который достиг вершины эго, стал индивидуальностью, обрёл свой неповторимый художественный язык и в последнем десятилетии своей жизни сумел «прыгнуть» с этой вершины. Нет, он не отказался от прежних своих находок, но сумел адаптировать их для «коллектива Земли». «Прыгнуть» с вершины эго – не значит разбиться, как думает большинство, это значит стать «общечеловеком», нести в себе образ всего человечества. Художник писал в 1920 е годы: «Человек, добрая форма, не довершила развития». Миссия человека – движение ко Христу: потенциальные способности любить, творить, сострадать, данные в «образе Божием», реализовать в «подобие Божие». Чем меньше мы индивидуальны, тем более «общечеловечны». В эту сторону двигался Петров-Водкин, чем дальше он продвигался по пути реализации «образа» в «подобие», тем больше его интересовало не то, что разъединяет, отличает от других, а то, что объединяет, он искал не индивидуальное, а типическое, и даже не столько национальное, сколько общечеловеческое.
  Неслучайно для художника ориентиром в «гражданстве» небесном был Христос, а в земном – таковым был А.С. Пушкин. С Христом понятно, а Пушкин? Как этот образ коррелируется с фразой о прыжке с вершины эго?
  Гоголь писал в 1832 году: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет». Этот взлёт поэта ощущал и Петров-Водкин, написавший в 1937 году, что Пушкин «как бы не созревал в нас, не входил в наше сознание, не раскрывался нам полностью», т. е. не только современниками, но и сто лет спустя после смерти не был понят.
  Близость с поэтом Кузьма Сергеевич чувствовал с детских лет. Ещё в 1912 году, возвращаясь из Гусёвки, имения генерала Грекова, где он работал над картиной «Купание красного коня», художник писал жене: «Я вижу Пушкина, как живого, со всеми выходками его гения, с его злостью и красотой. Затем, право, мне кажется, не хвастаясь, что у нас с ним много общего, и избалован он был, как я, даже имел старшего по возрасту друга, как у меня Роберт (архитектор Р.Ф.Мельцер.– В.Б.). Разумеется, Жуковский был более значительной личностью, чем наш старик, но ведь и я не Пушкин. Не знаю, отчего меня разбирает охота плакать, читая и видя его грустным или весёлым…».
  К 1930 м годам, став планетарным художником, отождествляющим себя с человечеством, Кузьма Сергеевич всё больше ощущает родство с поэтом: «Нужно видеть, что национализм Пушкина достиг таких размеров, которые перехлестнули национальные и стали мировыми. И вот эта черта, свойственная новому пониманию национального, она не полностью осознана и понята Европой. Дело тут не в переводах, это поэзия, написанная на всех языках, но не усвоенная в своей специфике». Петров-Водкин понимал, что Пушкин народный поэт, «дышащий лёгкими всей страны», причём в «народный» он вкладывал смысл – «общечеловеческий». Творчество Пушкина доступно каждому – от мала до велика. И в этом смысле Кузьма Сергеевич равнялся на поэта: «С ростом во мне живописца Пушкин становится мерилом художественного такта, вытравляющим из меня упрощённую самодельщину и провинциальное захлёбывание Западом»...
  Над портретами Пушкина и Ленина художник начал работать с 1934 года одновременно. Но и в «Портрете В.И.Ленина» не обошлось без Пушкина. Петров-Водкин хотел дать вождя «живым», «в уютной обстановке, где он сам собой: он, конечно, читает Пушкина, а затем ляжет спать. Я даже придумал, что ему дать читать: это “Песни западных славян”, так как мне казалось, что эти вещи должны действовать сильно и остро». По сравнению с другими произведениями Пушкина «Песни западных славян» изучались мало. Но Петров-Водкин знал отдельные стихи из этого цикла с детства. Почему именно это произведение Пушкина должен был читать Ленин? Художник считал, что «практики, осуществляющие великие дела, требуют великих мастеров ритма в сообщники». И делал вывод: «Великий мастер социального передела Ленин, после своей дельной работы, от которой зависели сотни и тысячи человеческих жизней и быть или не быть земле русской, Ленин перечитывал любимые им места из Пушкина, а Сталин заряжает свой отдых Шекспиром»...

В.И. Бородина
заведующая Хвалынским художественно-мемориальным музеем К.С.Петрова-Водкина ХХМ
заслуженный работник культуры РФ

Полностью статью можно прочитать в журнале «Золотая палитра» № 2 (21) 2021