Русское зарубежье

Франция – Россия. Расставания и встречи. Хроника семьи на стыке двух миров

  В 2011 году в Доме русского зарубежья им. Александра Солженицына состоялось открытие выставки замечательной художницы, иллюстратора детской книги Натали Парэн (урожд. Челпанова, 1897–1958). Во время выставки дочь художницы Татьяна Майар (1928–2021) передала в редакцию журнала «Золотая палитра» свои воспоминания, написанные по-французски в 2005–2006 годах, с просьбой опубликовать их в России.
  В этом номере публикуем в сокращении первые две части воспоминаний, описывающие жизнь семей Челпановых и Парэн до 1936 года.

  Часть первая
   Россия
  Это история девочки, у которой было два мира. Девочка жила во Франции, где появилась на свет, но мечтала о России, откуда приехала её мать. На своём родном языке та часто рассказывала дочери о красоте навсегда утерянной родины. Девочка отвечала по-русски – так она говорила лишь с матерью, это был её секрет, волшебство. Материнская нежность русских слов соединила их навеки, и никакие будущие расхождения уже не смогли нарушить этого союза.
                                  …
  Моя мать Натали Парэн (Nathalie Parain), для всех родных и близких друзей всегда – Наташа, была дочерью русского философа Георгия Ивановича Челпанова. Сегодня, после семидесяти лет забвения, биография этого основоположника русской классической психологии описана в энциклопедиях и многих работах, ему посвящённых. К истории его реабилитации я вернусь чуть позже. А пока расскажу то, что мне известно о нём со слов моей матери и её друзей.
  Мой дедушка Георгий Иванович Челпанов родился в 1862 году в Мариуполе, крупном портовом городе на Азовском море. Был он младшим из трёх сыновей торговавшего морепродуктами мещанина Ивана Челпанова. После смерти отца в 1890 году, старший сын Никита унаследовал семейное торговое дело, а средний сын Василий расширил его промыслами на Чёрном море. Дела их шли успешно вплоть до революции.
  Младший же Георгий мечтал стать учителем и быть таким же образованным, как его преподаватели, которыми он с юношеской пылкостью восхищался. Георгий окончил гимназию с золотой медалью и поступил в Новороссийский университет в Одессе, где изучал философию на курсе Н.Я. Грота, привившего ему интерес к психологии. В 1892 году, защитив диплом, получил место преподавателя в киевском Университете св. Владимира. И в том же году Георгий Иванович женится на Ольге Епифановне Иващенко, старшей дочери помещика из-под Чернобыля.
  «Наташа, покажи-ка мне ещё раз фотографию твоего деда», – просит доктор Омбредан, друг моего отца, потрясённый величественным видом Епифана Иващенко и жизнью этого русского помещика Николаевской эпохи.
  Мать достаёт тяжёлый альбом с бронзовой застёжкой, привезённый ещё из Москвы, и мы с доктором в очередной раз склоняемся над уже знакомым снимком – окружённый четырьмя детьми, богатырского сложения статный мужчина опирается обеими руками на резного дерева бюро, которое, кажется, вот-вот рухнет под его тяжестью. Сидящая хрупкая девочка – моя будущая бабушка Ольга Епифановна. Родители вспоминали, что когда доктор Омбредан впервые увидел снимок Епифана, он пробормотал в изумлении: «Это же скиф!».
  В двадцать лет Епифан Иващенко взял в жёны Анну Ивановну фон Эренштрайт – дочь мелкопоместного дворянина, бывшего псковского чиновника и балтийского барона, как он сам про себя с гордостью говорил. В семье родились девятнадцать детей, больше половины которых умерли ещё младенцами.
  Имением своим в Черниговской губернии Иващенко не занимался, а бесстыдно воровавший управляющий наблюдал за крестьянами с не меньшей ленью, чем сам хозяин. Разорённый Епифан Иващенко отправился в Санкт-Петербург за помощью к высокопоставленному двоюродному брату. Получив по протекции назначение на пост директора Мариупольской таможни, Иващенко с семьёй поселился в большом казённом особняке, возвышающемся над портом.
  Начальник таможни Иващенко знал по службе Челпановых. Познакомились друг с другом и их дети. Поначалу Георгия Ивановича привлекла миловидность и доброжелательность дочери Епифана Ивановича. Позже он оценил тонкий ум и житейскую мудрость Ольги Епифановны. Она делилась с ним новостями, просто и в то же время очень точно рассказывала об окружающих людях и происходящих вокруг событиях. И постепенно Георгий Иванович пришёл к заключению, что нашёл себе подругу жизни...
  После свадьбы Георгий и Ольга жили в Киеве на Михайловской улице неподалёку от Университета св. Владимира, где Георгий Иванович вёл философский семинар и работал над диссертацией «Проблема восприятия пространства» .
  Николай Бердяев позднее вспоминал: «Г.И. был первым философом, которого я в жизни встретил и с которым много беседовал на философские темы. Я был юным студентом и часто ходил на курс Г.И. Челпанова. Он был молодым приват-доцентом Киевского университета и читал курс, посвящённый критике материализма, при переполненной аудитории… Он был прекрасный лектор. Я скоро познакомился с Г.И. и стал часто бывать в доме Челпановых. У них были журфиксы по субботам. Дом их в Киеве был интеллектуальным центром…».
  Летом Ольга Епифановна принимала гостей на веранде, выходящей в сад, зимой накрывался большой круглый стол в гостиной. Жар от самовара приятно румянит обычно бледное лицо Ольги Епифановны, которая наливает чай гостям мужа: Николай Бердяев, Лев Шестов, Сергей Булгаков, Василий Зеньковский – любимый ученик Георгия Ивановича, который продолжит философский семинар учителя после его отъезда в Москву. Разговор идёт об искусстве, литературе, философии и политике.
  Ольга Епифановна была не только прекрасной хозяйкой, но и нежной заботливой матерью. На старой фотографии она с гордостью держит на руках своего первенца Алю – сына Александра, родившегося в 1895 году.
  Осенью 1896 года Георгий Иванович повёз в Москву на кафедру к бывшему наставнику Н.Я. Гроту свою магистерскую диссертацию. В день защиты Ольга Епифановна пошла в церковь поставить свечку и попросить помощи у Архангела Михаила. В полумраке церкви тускло мерцали оклады икон, было тихо, лишь одна старушка возилась у аналоя. Горячие слова молитвы успокоили, волнение постепенно улеглось, и она поспешила домой к сыну. Челпанов вернулся наутро гордый и счастливый – защита прошла блестяще и он с полным правом мог носить теперь университетский знак с голубым крестом и двуглавым орлом.
  Через год родилась дочь Наташа, а затем и младшая Таня.
  Дети Челпановых школу не посещали. Домашняя учительница обучала их чтению, письму и счёту, а гувернантки языкам – фрау говорила по-немецки, мадемуазель по-французски. Всё свободное время девочки посвящали рисованию, а старший Аля – книгам.
  Тихо и мирно протекала их жизнь в киевском доме. Но вокруг уже назревали страшные события.
  Как и его либерально настроенные друзья, Г.И. Челпанов считал реформы необходимыми, но самой революции и особенно революционеров опасался. Весной 1904 года он стал свидетелем события, оставившего очень неприятное впечатление. В большом амфитеатре университета проходил вечер памяти недавно умершего академика Чичерина, известного своими правыми взглядами. В тот момент, когда слово для выступления должен был взять Челпанов, в зал ворвалась группа студентов. С криками «Долой самодержавие! Нет войне! Да здравствует свобода!» они протискивались по рядам, разбрасывали листовки и громко распевали Марсельезу.
  Разумеется, Челпанов отдавал себе отчёт, что реформы, о которых он мечтал, невозможны без забастовок и беспорядков. Но та слепая злоба, с которой студенты осмелились ворваться в святая святых, его очень обеспокоила. Будучи сам когда-то студентом, сознавая и глубоко ценя дарованную ему привилегию получить высшее образование, он считал Университет храмом просвещения. И в его глазах эта публичная демонстрация ненависти свидетельствовала о начале чего-то разрушительного.
  В конце 1906 года неожиданно скончалась Ольга Епифановна. Рано утром заплаканная мадемуазель Лаборд пришла за детьми и повела их в спальню матери, которая лежала на кровати, уже прибранная во всё белое, что только усиливало смертельную бледность застывшего лица. Мерцала лампадка у иконы Божией Матери, висевшей в изголовье. Священник готовился к молитве по усопшей.
  Отец в трауре, плотно сжав побелевшие губы, не отрываясь смотрел на свою Олю. Трое маленьких детей в чёрном растерянно слушали слова молитвы. Капли горячего воска от свечек в дрожащих детских руках на мгновение возвращали их к действительности. В последний раз поцеловали они мать, помнить которую будут всегда.
  В конце 1906 года Г.И. Челпанов принял предложение возглавить кафедру философии Московского университета, уже год остававшуюся без руководителя после скоропостижной кончины профессора Трубецкого.
  Семья поселилась в Большом Чернышёвском переулке недалеко от Консерватории на Большой Никитской, по которой каждое утро Георгий Иванович отправлялся на извозчике в Университет. Наташу с сестрой записали в расположенную недалеко женскую гимназию Брюхоненко, куда их провожала гувернантка. После занятий – обязательная прогулка под деревьями Никитского бульвара до памятника Гоголю и дальше до Арбата с его витринами, так привлекавшими и девочек, и мадемуазель. По возвращении домой сёстры полдничали и тут же принимались рисовать.
  Летом старая тётушка Раиса Ивановна Эренштрайт, которую дети звали «Бабуля», вывозила детей на Балтийское море «подышать воздухом». А зимой дворник заливал во дворе небольшой каток.
  Младшая сестра Анны Ивановны, матери Ольги Епифановны, Раиса Ивановна в своё время вышла замуж за соседа-помещика, большого любителя молоденьких крестьянок, как оказалось позже, и такого же безалаберного, как и её зять Иващенко. Рано схоронив мужа, полностью им разорённая и бездетная, перебралась в Киев в дом своей племянницы.
  Женщина она была властная и строгая, годы и жизненные горести нисколько её не смягчили. Но в детях Челпановых Бабуля души не чаяла и баловала их без меры. Рождённая ещё при крепостном праве, она навсегда сохранила усвоенные с детства привычки и продолжала обращаться с прислугой, как с холопами, без конца их шпыняя.
  «Когда Бабуля водила нас к ¬кому-нибудь в гости на Ёлку, она всегда прихватывала с собой пару больших корзин, – рассказывала Наташа. – Отец, считая такое поведение недостойным, неизменно протестовал:
  – Ну как же Вы заявитесь к нашим друзьям в таком виде, Раиса Ивановна? Будто Вы специально только за подарками и приехали. Это же неприлично!
  – Глупости всё это! Вы, любезный Георгий Иванович, как всегда усложняете с этими Вашими “удобно-неудобно”, – раздражалась Бабуля. – На Ёлке же обязательно будут подарки для детей. По-Вашему, так мне их потом на горбе домой тащить? – и, как ни в чём не бывало, отправлялась в гости со своими корзинами, ворча по дороге на непонятную ей челпановскую скромность…».
  Раиса Ивановна умрёт в январе 1917, за месяц до падения монархии. Россия без Царя – немыслимое нарушение мирового порядка для человека, выросшего при абсолютизме. «Нет слов!» – задохнулась бы от негодования Бабуля, доживи она до этого дня.
  Время перемен (1905–1917)
  Как писал Н.А. Бердяев: «Это была эпоха пробуждения в России самостоятельной философской мысли, расцвета поэзии и обострения эстетической чувствительности, религиозного беспокойства и искания. Появились новые души, были открыты новые источники, видели новые зори, соединяли чувства заката и гибели с чувством восхода и с надеждой на преображение жизни…».
  Георгий Иванович и перебравшиеся в Москву его киевские друзья были захвачены этим процессом. По-прежнему по субботам в доме Челпановых собирались Бердяев, Булгаков, Шестов, Франк, Шпет. С появлением новых знакомых расширился круг обсуждаемых вопросов. Художники Пётр Кончаловский и Василий Поленов рассказывали о зарождающихся течениях в мировой живописи, комментировали открывающиеся выставки. Наташа, разумеется, присутствовала при этих разговорах.
  – Я слышал, Вы любите рисовать, Наташа?
  – Да, Пётр Петрович, – и она протягивает Кончаловскому стопку своих рисунков.
  Тот их просматривает, откладывает в сторону несколько листов, которые изучает уже более внимательно.
  – У Вас способности, моя дорогая. Но нужно работать, работать постоянно. Зайдите как-нибудь ко мне в мастерскую.
  Георгий Иванович заведует кафедрой, преподаёт, публикует статьи. Выходит отдельной книгой курс психологии, прочитанный в Московском университете в 1908–1909 годах. Многократно переиздаются его учебники философии, логики и психологии, а также основополагающий труд «Мозг и душа».
  Ещё в 1897 году Челпанов провёл несколько месяцев в Лейпциге у Вундта, знаменитого немецкого психолога и организатора первой в мире психологической лаборатории. С переездом Георгия Ивановича в Москву его давняя мечта создания в России аналогичной экспериментальной базы превратилась в реальный проект. Известный меценат, купец С.И. Щукин, сын которого был студентом Челпанова, пожертвовал сто двадцать тысяч рублей «на устройство Психологического института при кафедре философии историко-филологического факультета Московского университета». Единственным его условием было присвоение Институту имени недавно скончавшейся жены Л.Г. Щукиной, что и было исполнено.
  Челпанов сам разработал план будущих лабораторий и несколько раз лично ездил в Германию и США, где заказал современное оборудование для экспериментальных исследований психики человека. Красивое здание в неоклассическом стиле было возведено на Моховой менее чем за год. Инаугурация состоялась 5 апреля 1914 года. В своей вступительной речи Георгий Иванович с гордостью отметил, что здесь, в новом Институте, первом в России и одном из самых современных в мире, под одной крышей в плодотворном единстве будут развиваться все направления психологии.
  Тучи на грозовом небе знойного лета 1914 года вскоре затмили весенние радости. В конце июня газеты сообщили об убийстве в Сараево эрцгерцога Фердинанда. Первого августа разразилась Великая война.
  Аля, старший брат Наташи и Тани, будучи студентом, под мобилизацию не попадал. Георгий Иванович, которому было уже за пятьдесят, тем более. Казалось бы, ничто не нарушало привычного течения жизни в Большом Чернышёвском переулке. Однако новости с фронта поступали неутешительные. Тревога за призванных в армию сыновей и племянников друзей сказывалась на настроении каждого. В начале сентября стало известно о гибели под Танненбергом сына Льва Шестова.
  Но несмотря ни на что, жизнь продолжалась. В плохо отапливаемом Институте занимались студенты. Челпанов закончил и готовил к печати новую работу. Аля продолжал изучать древнегреческий на филологическом факультете Университета. Наташа поступила в Строгановское училище, где преподавал Кончаловский.
  Начало новой жизни
  Каждый день приносил всё новые декреты, означавшие конец старого мира. Власть объявила диктатуру пролетариата. Для философа Челпанова диктатура и свобода были понятиями несовместимыми. Повсюду убивали, грабили, насиловали. Арестовывали и расстреливали за малейшее подозрение в несогласии с решениями новой власти. В городе свирепствовал голод и тиф. Стали уезжать за границу друзья и знакомые.
  Прислуга разбежалась по родным деревням, где жизнь была чуть легче и можно было хоть как-то прокормиться...
  Повседневные бытовые трудности нисколько не мешали поэтам, писателям, философам, художникам. Георгий Иванович участвовал в философских дискуссиях и диспутах на религиозные, социальные темы в Вольной академии духовной культуры, основанной Бердяевым. Он выступал с лекциями в Политехническом музее, в зале, переполненном студентами, рабочими, солдатами.
  Изобразительное искусство стало предметом грандиозного революционного проекта новой власти. В цехах заброшенных заводов, на вокзалах без поездов и пассажиров, повсюду, где только пустовали большие помещения, возникали художественные мастерские, в организации которых Наташа принимала живое участие. В продуваемом насквозь огромном ангаре художники-любители всех мастей собирались за самодельными мольбертами. Тридцать лет спустя она рассказывала о старом крестьянине, неуклюжими руками рисовавшем заснеженные пейзажи и кособокие избушки родной деревни, которую он бросил ради работы на фабрике. Революционной пропаганде нужны были плакаты. «Когда становилось ясно, что Ленин на очередном плакате не удался, – смеялась Наташа, – ему добавляли волос, щёки прятали за окладистой бородой, и получался превосходный Маркс».
  В первых числах марта 1918 года в дверь к Челпановым постучался какой-то матрос. Вытащив из заплечного мешка огромную банку чёрной икры, он рассказал, что его прислал из Мариуполя Василий Челпанов, старший брат Георгия Ивановича, с заданием привезти москвичей – корабль уже готов к отплытию, ждут только их: нужно немедленно бежать за границу.
  Для Челпанова эмиграция означала потерю не только родины, но и, главное, родного языка. Он свободно говорил по-немецки и по-французски, но лишиться повседневного общения на русском стало бы для него слишком тяжёлой утратой. Как он, психолог, будет расшифровывать ответы своих пациентов без абсолютно точного понимания смысла каждого произнесённого ими слова? Уезжать он отказался.
  Много позже, когда решение остаться в России привело к трагическим последствиям как для самого Георгия Ивановича, так и для его близких, я ни разу не слышала от Наташи ни малейшего слова упрёка. Вопрос даже не обсуждался – выбор отца был единственно правильным: родной язык в кармане не увезёшь. Наташа сама часто жаловалась, что во Франции ей не хватает слов для точного выражения своих мыслей: переведённые с родного языка изначально ёмкие и сочные выражения превращались в подобие бесплотных скелетов, лишённых жизни. Эту мучившую её невозможность высказаться Наташа смогла преодолеть, лишь обратившись к рисунку...

Ренэ-Татьяна Майар-Парэн
Перевод с французского – Максим Макаров

Полностью статью можно прочитать в журнале «Золотая палитра» № 1 (20) 2021