Русские во Франции

Русский холм. История русской колонии во французском Провансе

      В какие бы углы мира русские ни попали...
      они объединяются, группируются...
      У русских нет условности в общении.
      У них есть потребность видеть не только
      друзей, но и хороших знакомых...
      Н.А. Бердяев («Самопознание»)
  Точно так же, как простая человеческая жизнь, русский дачный посёлок во французской приморской деревушке Ля Фавьер (La Favière) случайно родился, необыкновенно расцвёл, стал свидетелем многих событий, постепенно состарился и умер, не оставив после себя ни единого следа. Сегодня в тех местах уже ничто не напоминает о «Русском холме» и его обитателях – нет ни тех камней, ни той атмосферы, ни того уединения... Лишь несколько русских могил на местном кладбище, да всё то же солнце над ними.
  Упоминания о той эпохе, как горное эхо, повторяются в бесконечных «отражениях» цитат, постепенно всё больше и больше удаляясь от истины, – так история плавно переходит в легенду. А легенды, как сказки, доносят до нас лишь то, что ярко и красочно. Из сегодняшнего почти столетнего далёка видятся немногие – Куприн, Цветаева, Чёрный, Билибин...
  Рассказывать об обитателях Русского холма сложно, ибо обитания как такового и не было. Русский Фавьер – это мимолётные (мимо-летние) пересечения множества очень разных и, большею частью, совершенно не связанных между собой человеческих судеб. Русских судеб.
  Носители высокой культуры рядом с полуграмотными спутниками по изгнанию. Деятельные подвижники и откровенные прожигатели жизни. Каждый со своими привычками, недостатками, причудами. Рано умершие и прожившие долгую жизнь. Оставившие после себя многочисленное потомство и совсем одинокие. Правые и левые, монархисты и советские. Хваткие дельцы и мечтатели не от мира сего... И у каждого из них был свой Фавьер...
  Середина 1880-х годов. Август. Местечко Усть-Киран на монгольской границе. Завтра утром Лушниковы возвращаются в Кяхту. Маленькая Поля грустит – кончились каникулы: «Девочкой, уезжая с дачи, украдкой от других я прощалась с любимыми братцами-тополями, ранним утром, чтоб никто не видел, обнимала и целовала их липкие душистые стволы, обещала приехать на следующее лето».
  Глава большого семейства, кяхтинский купец 1-й гильдии А.М. Лушников талантлив в делах и прекрасно образован. Ещё в юности, волею судьбы оказавшись под одной селенгинской крышей с декабристом Николаем Бестужевым, научился он свободно мыслить, уважать знание и быть щедрым. Под стать ему и супруга Клавдия Христофоровна (урожд. Кандинская), известная в Забайкалье своей благотворительностью на ниве просвещения. Все эти качества родителей передались по наследству двенадцати детям. Старшая дочь Вера, «бестужевка», уже замужем, теперь в Кяхте рядом с ссыльным мужем, народовольцем И.И. Поповым. Сын Александр прекрасно рисует, хочет поехать учиться в Париж. Его сестра Катя удивительно ловко лепит из глины разные фигурки.
  Здесь же рядом на Бульваре миллионеров живёт и правит своим торговым домом другой первогильдиец «А.В. Швецов из Кяхты», китайский чай которого пьёт вся Россия. Сын Борис пока гимназист, всё читает и... слишком честный, а ведь ему потом семейное Дело перенимать. «Не дури!» – ворчит иной раз отец. Но тот только плечами пожимает... Вот и дочь Катерина: «Хочу за границу!» – отправил учиться в пансион в Швейцарию...
  А на другом конце Империи, в Киеве, сын польского врача Яна Пескевича, тоже Ян, впервые попал на выставку передвижников. И это было Откровение! Ян поступает в вечернюю школу живописи и мечтает теперь только об одном – стать художником...
  Александр Лушников и, теперь уже не Ян Пескевич, но на французский манер «Жан Пескé», – друзья. В Парижской академии Жюлиана с ними рядом за мольбертами будущие «набиды»: Дени, Боннар, Валлотон, Вюйар... «Именно здесь рождается Новое искусство! Ты должна во что бы то ни стало сюда приехать!» – пишет Александр сестре Кате в Лондон, где после Бестужевских курсов она изучает... химию. Совет брата пришёлся как нельзя кстати – мечта стать скульптором давняя, а в Париже работает знаменитый Роден. У кого, как не у него, учиться ваянию!
  Так в 1900 году, на тонкой границе уходящей эпохи и нового стремительного века, встретились в одной из парижских мастерских Catherine Louchnikoff и Jean Peské.
  В семье четверо детей, Екатерина Алексеевна полностью отдала себя материнству и дому. А Жан успешно работает, выставляется, критика к нему благосклонна.
  Зимой 1910 в Париж приезжает старшая из сестёр Лушниковых – Вера Алексеевна Попова. И вместе с бесконечно хворающим племянником отправляется на юг к морю – в Борм (Bormes-les-Mimosas). Владея семью иностранными языками и не будучи стеснённой в средствах, Вера Алексеевна чувствует себя прекрасно, пишет восторженные письма в Париж и, в конце концов, убеждает сестру приехать всей семьёй отдохнуть в Прованс...
  А в это время, за тысячи вёрст от Парижа, в Иркутске, Поля Лушникова – Аполлинария Алексеевна (А.А.) – неожиданно для себя самой, по пути в Петербург на Высшие женские курсы, вышла замуж за наследника миллионного купеческого состояния С.Н. Родионова. Сей «музыкальный», по её словам, брак подарил дочерей, но не пережил... революции 1905 года, которую супруги восприняли по-разному.
  Свободолюбивая и либерально настроенная Аполлинария Алексеевна всё бросила и уехала в Москву. Где, видно судьба, встретилась со своим бывшим кяхтинским соседом Борей Швецовым – теперь уже Борисом Алексеевичем, коммерции советником, членом совета Московского купеческого банка, Северного страхового общества, общего Присутствия Казённой Палаты и пр. На сей раз взгляды на жизнь у новых супругов совпали: «...литературный кружок, Андрей Белый, символисты в живописи, в музыке, “вечера мерцания” и серьезные лекции Трубецкого, Булгакова, Бердяева в университете Шанявского – Борис Алексеевич был на историческом отделении, а я на философском...» (А.А.).
  Зимой в Москве, где дела, вечера и салоны, выставки и концерты, университет. А на лето Швецовы, как и большинство их друзей: писателей, художников, профессоров – уезжали в Крым, знакомый им ещё с детства.
  Революция застала Швецовых в Ялте. Интеллигентный Крым всё ещё пытался жить прошлым (литературные чтения, лекции), хотя неизбежность пугающего будущего уже явно ощущалась... Весной 1919 года, не дожидаясь худшего, Швецовы покинули Крым – Кавказ, Константинополь, Тулон.
  Оказавшись во Франции, по дороге в Ниццу – «французскую Ялту», по словам Чехова, – Аполлинария Алексеевна заехала в Борм навестить сестру, куда семья Песке в очередной раз перебралась на каникулы. Фавьер очаровал её с первого взгляда – совершенно пустынный, дикий уголок как две капли воды напоминал милый горный Крым. Она немедленно поручает своему поверенному в делах приобрести большой участок приморского соснового леса у самого основания мыса Гурон. Земля эта считалась бросовой, и местный нотариус лишь пожал плечами – пойди разбери этих странных русских...
  Коммерческие дела Бориса Алексеевича (слишком честного – прав был отец!) идут всё хуже и хуже, смерть одного брата, жульничество другого. Жить в Ницце и Париже становится всё накладнее. И в 1923 году в Фавьере закладывается «большой дом» – в верхней части участка возле леса, сразу над виноградниками, с видом на море.
  Фавьерское лето 1924 года выдалось удивительным. Не только погодой, она здесь всегда прекрасна, сколько новой атмосферой... русского Крыма. Родных, друзей и знакомых у А.А. Швецовой было много, письма она писать любила и умела. Так что весть о прелестном уголке Прованса быстро разлетелась по всей русской Франции. И зазвучал на пляжах Лаванду и Фавьера русский язык...
  А год спустя оказалась в тех местах Людмила Сергеевна Врангель (урожд. Елпатьевская)...

Максим Макаров
Франция

Полностью статью можно прочитать в журнале «Золотая палитра» № 2 (19) 2019