Русское искусство

Моя жизнь

  Родился я в 1902 г. в деревне Вотола Тейковского района Ивановской области. Деревня из восьми домов находилась в 12 километрах от города Иванова. Со всех сторон её окружали леса, другие деревни. Рядом протекала небольшая речка. Наш дом находился на краю деревни в низине, там тёк ручей, поэтому огород и подполье в доме всегда заливала вода. В огороде ничего не росло. Все жители в деревне жили бедно, кроме одного – владельца кожевенного завода. У нас была лошадь и корова, а земли было очень мало: скудная чересполосица и где-то на краю оврага.
  Отец Иван Кузьмич был замкнутым человеком, не любил сходки на селе, которые всегда собирались у колодца. Он работал в Иванове на фабрике Гандурина рабочим и только по воскресеньям приезжал домой. Часто после тяжёлой работы пел заунывные, плаксивые песни: «Эх ты, доля моя доля», «По диким степям Забайкалья» и др. А я был маленький и плакал. Жалко отца было. Умел он сам мастерить многое. Для нас, детей, он однажды склеил игрушку – мельницу. Эта ветряная мельница нам казалась чудом. Это я помню хорошо.
  Мать Меланья Ивановна была безграмотной женщиной. Вся в трудах и заботе о детях. Она управлялась с хозяйством. В семье было шестеро детей. Мать, очевидно, имела большие природные способности к пению и пляскам. В праздники любила выделяться среди других. На неё что-то находило, и тогда она по-своему выдумывала что-то забавное. В селе говорили: «Уж Меланья придумает!» Рядилась в разные наряды, то одного изображала, то другого... И мои рисунки отличала по-своему. Особенно рисунки с античных скульптур казались ей красивыми, благородными, «богатыми». Почему-то казалось ей, что они все спят. А я рисовал их свинцовыми карандашом и углём с мелом. Мать очень просила, чтобы я повесил их в нашей избе на стене.
  Бывало, отец с матерью разругаются. Мать всегда уходила из дома в деревню Почевино к своим родным братьям. Для меня это была трагедия. Я тащился за ней, хватал её за платье и плакал.
  В деревне у нас жили староверы, собирались в одном доме, приходили и из других деревень. Они пели священные песни, совершали вечерами с девами свои обряды. Носили картузы с лаковым козырьком, длинные волосы, смазанные дёгтем сапоги кожаные, все с длинными бородами. При встрече всегда кланялись, были очень вежливы.
  Помню, от грозы у нас сгорел сарай в шесть часов утра. Говорили, от Божией воли... Вся деревня помогала тушить пожар. Воду таскали вёдрами, в ход пошли багры, все, кто чем мог, помогали. Я смотрел в окошко из своего дома и всё плакал. Мне тогда было шесть лет. Сарай сгорел дотла, не смогли потушить. На следующий день пришла соседка и сообщила, что она нашла на месте пожара железную стрелу, которая упала с неба в наш сарай. Отсюда произошёл пожар.
  В то время все мальчишки и взрослые увлекались пусканием стрел из самострела. Самострелы делали из ствола растения можжевельника. Его сгибали, натягивали тугую верёвку, подставляли стрелу, и стрела летела по направлению в цель. Помню, как попал стрелой в мою ногу брат, шрам и до сих пор виден на ноге. Ещё я тогда любил клеить змей и наблюдать, как они летают. Они имели разную форму. Бывало, запустишь в пространство на весь день, летают до вечера.
  Как-то вечером пастух гнал стадо коров. Одна корова подняла меня на рога и бросила через себя, хотя меня предупреждали люди уйти в сторону, но я был упрямый, не послушал никого. Так до сих пор и остался упрямым... А то так – паслись лошади, и одна лошадь ударила задней ногой в лицо моего брата. Он остался на всё время со шрамом.
  Летом в деревнях по воскресеньям всегда собиралась молодёжь – девушки и мальчики из ближайших деревень с гармоникой. Устраивали разные игры, качались на качелях, пели песни: «Ты не пой, не грусти на заре, соловей. Не тревожь, не волнуй тайны грусти моей», «Тошно пташке сидеть, жаль ей вас, дорогая», «Лучше на зелёной ветке, не чем в клетке золотой». Очень были хорошие хороводы. Девушки и мальчики были разнаряженные. В игре выбирали себе женихов.
  Время от времени приезжали в нашу деревню богатые люди. Всегда нам раздавали подарки, конфеты. А для мальчишек, что лучшего?
  Когда мне минуло семь лет, меня отдали в школу в село Михалёво, расположенное в трёх километрах от нашей деревни. Церковь всегда была мне видна из-под леса, и я это запомнил навсегда, тем более что ходил туда в школу и часто рисовал её. В школу ходил очень неохотно, всегда мать провожала меня с прутом и со слезами, опоздавший приходил на второй урок. Так прошёл год учёбы. В конце учебного года учительница спрашивает: «Морозов, у вас, наверно, дома плохой огород?» Я ответил: «Да, плохой». Она в ответ: «Скажи матери своей, что мы вам дадим много кольев для вашего огорода». И когда я маме сказал, что учительница хочет дать много кольев для огорода, сразу всё поняла, что это такое, и сильно меня ругала, а я всё плакал. Я думал – правда, обрадовался, теперь огород у нас будет хороший. По всем предметам были колы. Поведение пять. Так шло время.
  Была в Вотоле речка. Проходила она позади домов, неглубокая, с бочажками и кое-где даже пересыхала. Мы с ребятами летом купались в ней. Выберем пошире место, «ширинку», так мы бочажки называли, обмажемся грязью и в воду. А если нужно поплавать, то я делал так – ложился в воду, где неглубоко, и держался за берег руками и хлопал по воде ногами. Это у нас называлось плаванием. Старшая сестра Агафья меня кормила в это время живыми речными улитками. От матери ей попадало за это. Через речку был поставлен деревянный мостик. Я любил с мостика смотреть на зеркальную воду, простаивал часами. Там росла разная водяная растительность: кувшинки, стрелолист, тростник. А вода была настолько прозрачной, что видно было дно и плавание меленьких щурят. Ходил за грибами в лес недалеко от деревни. И ещё большая у меня была радость: идёшь, бывало, по дороге или около свалки и видишь: растёт подсолнечник. Я обязательно его должен спасти, посадить его в свой огород в хорошую землю. Я считал это за счастье. Он вырастал большим и красивым и давал семена.
  Зимой тоже было интересно. Катались с горок на самодельных лыжах и коньках, на ледяшках, подмораживали доски. Вырубали на реке круглые ледяшки, разные по форме, в виде скамеек, лошадок. Составляли особую массу из конского навоза, клали на доску, прессовали и постепенно подмораживали. После каждой поливки полировали. Получалась масса гладкая, как мрамор. Таким путём лёд не отставал от доски, долго держался. А то, бывало, на льду вбивали кол. Надевали на него от телеги колесо, привязывали около него несколько ледяшек одну за другой, а на них садились мальчишки. Встречали масленицу, катались на санях по деревне, лошадей украшали самодельными бумажными цветами. Прощались с масленицей, жгли костры недалеко от нашей деревни, возле околицы. Впечатления детства остались на всю мою жизнь.
  Особенно врезалось в память село Михалёво. Там помню церковь с большим шпилем, которая всегда была мне видна из-под леса. Поражали меня росписи в церкви. Хотелось научиться так же рисовать. Отец говорил про меня братьям и сёстрам, когда надо было покрасить что-нибудь – скамеечку, наличники, ведро или домашнюю деревянную утварь: «Не трогайте, ребята, его, вы не умеете, а Сашку краска слушается». Этой похвалой отца я очень гордился. Выходил в поле, вставал на колени, смотрел на небо звёздное и просил природу сделать меня художником...

Воспоминания Александра Морозова, написанные в 1984 году

Полностью статью можно прочитать в журнале «Золотая палитра» №1(18) 2019