Русское искусство

Праздничные «панды» Евгения Расторгуева

1920-2009

  Когда Расторгуев начал работать масляной пастелью, думаю, что он и сам не вспомнил бы. Мне кажется, что она его сопровождала всю его насыщенную жизнь. Можно говорить об исключительной продуктивности художника в этой технике и порождённой ею особой личностной тематике. Однако, оглядывая всё, сотворённое его неугомонной натурой, не устаёшь поражаться многогранности его художественных интересов. Довольно рано став признанным советским художником, благодаря выступлению картиной «Юность» (1957. ГТГ), он открыл новые содержательные интонации, тем самым проложив дорогу тому, что немного позже назвали «суровым стилем». Расторгуев недолго оставался в числе приемлемых официозом художников. Его поиски новых тем и новых форм самовыражения заставили Расторгуева обратиться к более камерной тематике, плохо связываемой с установками «соцреализма». Поездки по Русскому Северу обогатили мастера новыми впечатлениями, в которых он быстро отошёл от коровинско-герасимовских живописных реалий. В некоторых произведениях (1967) явно читаются воздействия кубистического характера. И всё же, как бы мастерски не были решены эти картины, Расторгуев понимал, что этот шаг в освоении уже почти насильственно забытого авангардного наследия – ещё половинчатое решение.
  Неожиданная поездка на свою родину в исторический Городец на Волге приобрела для Расторгуева эпохальный характер. Крепкая традиция местных народных промыслов, зафиксированная в истории народного искусства (красочные росписи и резьба по дереву) и сохранившаяся в этом дивном уголке России, пробудила в художнике глубокий интерес к своим генетическим корням. Этот интерес перерос в страстное восхищение народным рукомеслом. Словно пробудившись ото сна, Расторгуев безудержно принялся осваивать родное наследие. Своя тема, кровная, была, наконец, обретена. И довольно быстро ожили в его работах – картинах, «пандах», керамиках – и суетливо засновали деловитые и хитрованные мужички из местных лабазов, по немощёным улочкам поплыли разукрашенные мещаночки, а на городецких холмах, поросших соснами, уютно расположились парочки щеголеватых местных франтов в соломенных каскетках и неотразимых девиц, увитых лентами и украшенных громадными бантами. Нет, Расторгуев не занимался механическим копированием городецких прялочных донец. Этот исторический материал был всего лишь своеобразным импульсом, который воскрешал в памяти впечатления детства, того далёкого давнего быта, ныне окрашенного определённой ностальгией воспоминаний. Не случайно художник часто любит рассказывать о встрече с настоящей русалкой, сидевшей на бочке с водой на местной ярмарке. Художник словно освобождался от неких внешних связывающих и ограничивающих условностей. Коренным образом менялись формообразующие элементы произведений художника, их художественный язык, менялась красочная палитра, живописные приёмы.
  Их фольклорно-корневые связи, без сомнения, были налицо. Но Расторгуеву удалось довести «городецкую» идею до уровня обобщающего эпического мифа, но столь осязаемого, что усомниться в его существовании просто невозможно. Уже много лет назад я писал, что расторгуевскому Городцу относительно близка Йокнапатофа Фолкнера. С той лишь разницей, что последняя полностью была создана силой творческого воображения великого американского писателя, а наш волжский городок, хотя и меньше фолкнеровских просторов, но всё же самая что ни на есть зазеркальная реальность подлинного волжского пятачка, населённая дивными чудаками. Вереница скоморошествующих городчан стремительно проникла во все виды творчества Евгения Расторгуева. С этого момента он не только неограниченный властитель сего радостного фантастического мира, но и одновременно верный слуга своевольного и своенравного народца. К чему бы ни прикасался художник, всё в его руках превращается в расторгуевский городецкий мирок. Картины, керамическая пластика, масляная пастель и даже картонные расписные конструкции и стеклянные бутылки – суть отражения жизни созданного волей художника мифологизированного Городца. Так, с начала 1970-х Евгений Расторгуев окончательно «прописался» в нём. Когда Евгений Расторгуев обратился к масляной пастели, она не была распространённой техникой в России. Да и навыков работы с ней особенно не было. В ранних листах 70-х годов ещё чувствуется, при всей их выразительности, некая «зажатость». Видно, что изображённые персонажи ещё напоминают угловатые, вырезанные из дерева фигурки-игрушки. Их жизнь только ещё пробуждалась для расторгуевского эпоса.
  Ранние «панды» отличаются напористой убедительностью. В них бурлит энергия земного притяжения. Расторгуев как бы реализует послания далёкого детства. Незабытая улица Церемонова Заверниха с непросыхавшей лужей, преображённой нередко в романтическое озерцо, становится местом многих «зазеркальных» событий. Здесь встречаются, любят, ссорятся, гуляют, валяют дурака. Последнее занятие – самое излюбленное в расторгуевском мире. Эти разудалые ребята изрядно «кобенятся», осваивая новые па, отправив в далёкое прошлое родные пляски. Жизнь городецких чудаков не обременена трудностями повседневности. Они живут сегодняшним днём, сиюминутно. Их озабоченность незатейлива – пересчитать картошку – из ведра в ведро, сосредоточенно следить, чтобы вертушки на ветру крутились, постоять рядом с резными столбиками, пройтись гоголем по главной променаде, а то и проехать с грохотом по булыжной мостовой на тарантасе с разодетой и гордой дамочкой, надуть воздушные шарики и пустить их по ветру с песчаных холмов. Дел невероятно много и они непредсказуемы, спонтанны.
  Зазеркальные городчане всегда исключительно серьёзны. Глядя на них, мы с вами улыбаемся, смеёмся, даже не замогут расти прямо из головы, ни того, что голова больше арбуза, который несёт его сосредоточенный владелец. Наверное, в этом и сокрыто мастерство художника, сумевшего убедить зрителя в истинности созданного им фантастического мира. И мы, зрители, заворожённые разворачивающимися действиями, не замечаем все несуразности и даже абсурдности в изображении происходящего.
  Нельзя не заметить отражения объёмов средствами масляной пастели, как это можно увидеть в листе 1979 года «Городецкие кентавры». Стройная фигурка обнажённой девушки и стоящий рядом красавец – местный кентавр в лихо надвинутом картузе – словно переставлены художником с полок своей мастерской. В этой работе выявляется ещё одна интересная деталь – границы зазеркального Городца не закрыты. Сюда спокойно жалуют и вписываются в местную среду древние греки – уже упомянутый кентавр и Венера с вертушками, а также «живчики» – пьеро и арлекины из итальянской commedia dell’arte. В короткий срок они настолько прижились на волжских отрогах, что стали неотъемлемой частью этой затейливой жизни.
  Все «панды» Евгения Расторгуева самодостаточны. Они – маленькие картины. Они – история городецкой жизни, развёрнутая во времени и пространстве. Нередко они становятся навязчивой идеей художника, который, не удовлетворяясь воплощением на бумаге, расширяет найденную тему на холсте...

М.М. Красилин
председатель секции критиков и искусствоведов Московского союза художников
почётный член РАХ

Полностью статью можно прочитать в журнале «Золотая палитра» №1(16) 2017