Русское искусство

«Парижу я скажу спасибо...»

  «Так... Из Парижа... Ну, что же, офранцузились. Поругиваете нашего брата. Всех к чёрту – оставить на разводку Матисса» , – холодно и настороженно встретил Валентин Александрович Серов своего любимого ученика Московского училища живописи, ваяния и зодчества – Кузьму Сергеевича Петрова-Водкина. В.А Серов болезненно переживал за молодых художников, особенно за своих учеников, попавших под влияние современной французской живописи. Переживания были не напрасны – «молодёжь щетинилась, переплёскиваясь, как часто с ней бывает, за край смысла, становилась анархичной и отрицала всякую учёбу...». «Хаос безделья и пробы на авось» развращали молодые таланты, устремившиеся к символической образности и ассоциативному художественному языку. Как профессионал Серов, конечно, понимал, что «все дороги ведут в Рим, что во Франции куётся большое дело» , но его возмущала «обезьянья переимчивость» молодых художников, бравшая только поверхностный стиль французских модернистов, поэтому он призывал своих учеников: «Европейцы – умный народ: научили они нас глаза таращить, так давайте ими своё высматривать».
  Спустя два года, посетив выставку Салона, организованного Сергеем Маковским в январе 1909 года, Валентин Александрович поймёт, что его ученику, приехавшему из-за границы, удалось найти собственный путь в искусстве, который и позволит ему двигаться вперёд.
  Вот как об этом вспоминал сам Петров-Водкин: «Возвращались мы с Серовым с выставки, где был мой “Сон”. Маленького роста, коренастый, сутулый, шмыгая огромными ботами по тротуару Невского проспекта, Валентин Александрович, по обычаю отрывисто и резко (даже в ласковости у него был резкий, ворчливый тон), заговорил: “Да... Вы счастливый художник... аппарат у Вас счастливый: глаз и воля... Берёте Вы натуру и из неё живопись делаете, а живопись только и убеждает в натуре… У меня, – он приостановился и как бы огрызнулся, –у меня аппарат фотографический, на проверку, на подделку всё прикидывает. Глаз дрянной... не виноват я в аппарате моём... Формулы натуры иные, чем формулы живописи, и только в формулах, присущих живописи, – полная её выразительность, тогда это не болванки натуры, а искусство...”».
  Петров-Водкин считал, что В.А. Серову так и не удалось разорвать «заколдованный круг натурализма», в результате напряжённых исканий в живописи он очень страдал.
  Париж манил К.С. Петрова-Водкина давно, ещё весной 1901 года он строил планы поездки в Париж, будучи студентом Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Первые впечатления от французской живописи он получил в 1901 году в Мюнхене, когда посетил выставку французов в стеклянном дворе Мюнхенского сецессиона и был поражён «увязкой» цвета с формой предмета и предмета с фоном. О своих ощущениях позже Петров-Водкин написал в автобиографической повести «Пространство Эвклида»: «Первое, что меня ошеломило в молодых французах, – это отсутствие классической светотени, – свет и тень у них теряли значение белого и чёрного, они сохраняли ту же спектральность краски, что и цвет». Недоумевая, он сосредоточился на натюрморте, изображавшем фрукты. «Цвет в этом натюрморте не являлся только наружным обозначением “кожи” предмета, нет, каким-то фокусом мастера он шёл из глубины яблока; низлежащие краски уводили внимание вовнутрь предметной массы, одновременно разъясняя и тыловую часть, скрытую от зрителя. Последний эффект заключался в фоне: он замечательно был увязан с предметом. У краёв яблока развернулись передо мной события, которые в такой остроте, пожалуй, мне впервые представились. Яблоко, меняя цвет в своём абрисе, приводило к подвижности цвета и фон на каждом его сантиметре, и фрукт отрывался от фона, фон, по-разному реагирующий на его края, образовывал пространство, чтоб дать место улечься яблоку с его иллюзорной шаровидностью... Много полезных, но острых заноз в себе унёс я с этой выставки». Вероятно, Петрова-Водкина поразило яблоко в сезанновском натюрморте. На примере этого яблока он понял, что «в живописи нет света, а только цвет», что объём можно передать не только светотенью, но и цветом, что объём не враг картинной плоскости при верно найденном цветовом взаимодействии предмета и фона.
  В 1904 году он получил диплом об окончании художественного училища, но особой радости не испытывал – чувствовал себя недостаточно подготовленным к серьёзным самостоятельным занятиям живописью. В ранних рисунках Петрова-Водкина 1903–1904 годов – «Мальчики-натурщики», «Натурщик (полулежащий)» и других – с трудом угадывается творческая индивидуальность художника, находившегося под влиянием своего любимого учителя В.А. Серова. По признанию самого К.С. Петрова-Водкина: «Моя живопись болталась пестом о края ступы. Серо и косноязычно пришепётывали мои краски на неопрятных самодельных холстах. Что форма, что цвет, когда полусонная грёза должна наискивать неясный образ?... Томился я, терял самообладание, с отчаянием спрашивал себя: сдаться или нет, утерплю иль не вытерплю зазыва в символизм, в декадентство, в ласкающую жуть неопределённостей?»
  Александр Бенуа, глубоко прочувствовав мучительные противоречия, свойственные творчеству художника того времени, писал, что «Петров-Водкин ищет самого себя, своего внутреннего Бога и мечется по белому свету из-за мук рождения этого Бога»...

С.В. Белозёрова
старший научный сотрудник
Художественно- мемориальный музей К.С. Петрова-Водкина, Хвалынск

Полностью статью можно прочитать в журнале «Золотая палитра» №2(13) 2015